Durov Gennadiy
After our ascent on Peak Przhevalskogo, a huge emptiness rang incessantly in my consciousness like a bell. Involuntarily I escaped to Peak Pobedy (7439m). Its nickname is “Pobeda”—“Victory” in Russian. I couldn’t answer a simple question. To climb, or not to climb? The frontal lobes of my civilian brain said to go on, but the military cerebellum threw up stupid questions: really, we had already realized so much! We had opened a beautiful, hard route; our journey had already provided an interesting adventure. Why didn’t we just stop? What would ever suffice?
In any case, on August 1, Boris “Borya” Dedeshko and I, having agreed with Gennady “Gena” Durov that he would wait for us on the South Inylchek Glacier, began an ascent of Khan Tengri (7010m) from Kazakstan’s North Inylchek Glacier. Durov would fly to base camp on Kyrgyzstan’s South Inylchek by helicopter, because he’d already acclimatized: twice he’d climbed Khan Tengri, and twice he’d spent the night at 6400 meters. For Boris and I, such acclimatization was still to come: spending those nights on Peak Przhevalskogo (6240m) had not been enough.
We climbed to Camp II on Khan Tengri. Here Boris felt badly. It was necessary to for him to go home, and he descended back to Base Camp and then, via helicopter, to civilization. But I continued to the summit, where I put up my tent twelve meters from the tripod that marks the top and spent the night. Happy with my action, I descended the next day… but via the sough side of the “Lord of the Sky”, as we call Khan Tengri, to base camp on the Southern Inylchek glacier.
Here I met Genka, and for four days we played cards and ate sweet concentrated milk from other people’s tables. Dima Grekov, the head of the Aksai Travel camp (and my mountaineering guru and camp), observed us with easy indulgence, but expressed no doubts aloud.
On August 10 I woke him at 6 a.m., and reported that we were leaving.
On the moraine’s infinite terrain and a little more, Genka and I closed the distance to the bottom of the ice-fall. Here we roped up, and slipping through the cracks emerged onto the glacier at the bottom of Pobeda, to the so-called Pedestal. Before us rose the north face of the mountain in all its beauty, thawing in the foggy sky. On it we planned to establish an interesting route: Dollar Rod.
The Dollar Route was established in 1982 by a Kazakhstan team under the leadership of Vlad Smirnov. I suspected that they put up this route as a reaction to the expedition sent by the former Soviet Union to Everest. The participants of the Dollar Route snubbed their noses at the Himalayaists.
Our route began at 4450 meters. Gena and I executed an artful zigzag, compacting avalanche-prone slopes with our snowshoes while muttering obscenities. We ascended along a ridge of the Abalakov route to 5000 meters, then moved left onto a snow bench, expecting to traverse to the right toward our wall the next morning. Per usual, a strong snowstorm arrived after dinner. Avalanches began to roar on nearby slopes. It was terrible, and we ran, almost in a panic, back to the edge of the Pedestal, ready at any moment to be swept away.
The storm dropped about sixty centimetres of fresh snow. To be honest, if the bottom part of the route had been less avalanche-prone, we would have returned to base camp with pleasure. Again we would have woken Grekov, and would have told him, “It’s not destined!” “Good fellows,” he would have answered.
And so we spent the night on the brink of a plateau, and with dawn found that yesterday's horror had come to an end: the mountain shone in the rising sun beneath a pure sky. Therefore, we again broke trail and returned to our planned camp at the beginning ice-falls where we spent a wonderful day in sunlight. Observing the wall come alive, we rigorously pared down our gear and equipment. This was our punishment for two superfluous days of shock. We planned to eat very little, and now our rack and minimal food would cause a rat to smile bitterly.
Late at night, having tied into the rope, we ran on snowshoes under the icefalls and “living” slopes, pulling each other across the old, frozen avalanche debris. As hastily as we could, we started to gain height until we reached a bergschrund. Here we removed our snowshoes, and rushed past hard blocks of snow up to the ice slopes in the beginnings of a brightening sky. I didn’t have the strength to pray, so for the wonderful fact that nothing fell on us we can only attribute Gena’s divine participation…. And, obviously, somewhere there existed women who were praying for us as well.
The diagonal to the left above turned out to be oblique. We pitched out four rope lengths and simul-climbed not less than 800 meters.
A rocky buttress rose before us. I armed myself with ice axes because the rocky blocks alternated with ice patches and verglas. Fortunately, it went with normal protection, and having climbed four pitches (F5b-6a, ?6), we chose a place on the ice slope in which to cut a platform as darkness fell. Together we finished chopping out our shelf, then pitched the tent in this 70-centimeter platform.
A powerful blizzard descended upon us during the night. In the morning I climbed the fifth and final pitch (M4) of the rock band. It had warmed up. Above, we simulclimbed slopes of hard snow, at times pitching out the climbing for decency’s sake: the thin crust would not maintain body weight, and our feet would collapse the surface. Still, it was a pleasant, beautiful moment … not our feet slipping, but the fact that we had enough confidence in our partnership that we only used fixed belays five or six times.
By dinner we had managed to climb onto the left-hand side of a rocky ridge that we nicknamed “The Mast.”
Genka carried our bivy gear: the tent, one sleeping bag for the two of us, a couple kilos of food, two cylinders of gas, a Jetboil and a first-aid kit. We were down to one karimat, which remained in my pack; Genka had dropped his the first day. We could still see it: a black point in the bergschrund.
Having exchanged packs, Gena proceeded. In the same way we worked our way up ice and snow, bypassing rocky ledges. Our belief in one another was very strong, and nothing unforeseen happened. For this reason it was possible to quickly rise, trusting the neglible protection offered by simulclimbing.
Genka was the master: he could narrow his focus to move with confidence on the smallest patch of ice. And to see how he climbed without superfluous pressure on the rock! At times I could hardly keep up. I cursed myself for old age and envied his youth. He had ten years of advantage.
But soon Gene has given his best, and climbed into a deep snow platform. Before the beginning of ice slopes I took the lead, and we finished at the “Stage,” the slanting, snow-covered shelf that rose up toward the Dollar. Here in the warm beams of the setting sun we decided to break. We could dry our sleeping bag and other thing, get warm, rest, and then sleep.
Gena began to cut out a niche in the slope while I climbed another fifty metres. I fixed the pitch, then returned to the belay and to my friend. We put up the tent. When we climbed inside, life seemed like paradise—even if our platform was only seventy centimetres wide and hung over a precipice.
In the morning we again started at the first signs of dawn. After four pitches we arrived beneath rock. To the left the rock overhung, while above us rose an abrupt, beautiful buttress. This required two serious pitches (F6a, M4), and then we emerged onto the top part of the mountain.
We could see that it would have been possible to move left over snow and reach the Dollar Route, but we had resolved to do our own line, and thus proceeded upward, overcoming rocky sections. We simulclimbed where we could, though in places it was often necessary to belay for thirty meters or so. In this way we climbed another 800 meters or so, and then we unexpectedly came up against one more buttress.
At first it seemed that the climbing would be very mixed. Frankly, this strained our will. However, it was possible to find a rather easy way out still more to the right (one pitch of F5c, one pitch of F5b). And soon, having climbed 150 meters of snow and easy rock, we emerged under the clouds onto the summit ridge of Pobedy.
We left our bags, and twenty minutes later reached the top. It was 19:10. We were so exhausted and frozen our nerves no longer worked. Thus any sensations we might have expressed were forced. All we desired was the end. Down, down! Our mood was similar to the dark evening: gray.
But on the descent, when we were on the knife-edge ridge of the subsummit, a miracle occurred. The sun suddenly exploded in a pure line along the horizon, between a dark veil of clouds and the blackness of the shadowed valleys at the bottom of Pobedy. All the Tien Shan changed. The world at our feet lit up with a golden, curling light that escaped to the West and flashed mystical fire. Perfection warmed our hearts and we inhaled a new strength that exploded with sensation. This magnificent landscape lasted as long as a magical dream. And we, weightless, flew over it like Olympic deities, omnipotent and independent. Ah! It had been necessary to go through so much, all for this instant!
In this golden plumage we descended to the Obelisk. That ominous rock did not at that moment seem terrible to us. And then darkness fell on the world, as if the top of a trap had slammed shut. And in this gloom we continued. At eleven o'clock in the evening we appeared in safety at a cave at the Western summit where the tents of other climbers lay.
We began our descent at 7:30 the next morning, and arrived at Ak-Sai Travel’s Base camp at 1:30. We were improbably exhausted, of course… But I was full of the inspiration that had taken hold of Gena and I on our descent from the summit। Everything lay in the power of the golden light. “Pobeda” had taken almost everything away from us… but in exchange it had given us so much that I desired to begin life anew.
---------------------------------------------------------------------------------------------
После восхождения на пик Пржевальского в сознании возникла одна большая пустота। Звеневшая подобно колокольчику буддистской неизбежности. Невольно я ускользал от темы пика Победы – сам перед собой не в силах ответить за простой вопрос. Ту клаймб? О нот ту клаймб? То есть лобными долями гражданского мозга я оставался самим собой, но военный мозжечок подкидывал каверзы: в самом деле, ведь сделано очень много! пройден красивый сильный маршрут, ковровой дорожкой выложено интересное приключение, не стоит ли остановиться?! не хватит ли?!…
Но все-таки 01 августа Борис и я, договорившись с Генкой, что тот будет ждать нас на Южном Иныльчеке, вышли наверх. Дуров должен был лететь вертолетом, ибо уже получил заветный акклиматизационный билет в будущее, два раза переночевав на 6400, и дважды поднявшись на Хан-Тенгри. Нам с Борей такой финт только предстоял, ибо ночевок на стене Пржевальского было не достаточно.
Поэтому по перилам мы махнули до Второго лагеря на Хане। Здесь Борис почувствовал себя плохо. Пришлось вынести решение, что ему пора домой, и он так же лихо сквозанул обратно в Базу и на вертолет, летевший в цивилизацию. А я поднялся на верхнюю точку горы. Поставив палатку в двенадцати метрах от треноги переночевал, и довольный содеянным слинял к подножию… но по другую сторону «Властелина Неба», в базовый лагерь ледника Южный Иныльчек.
Здесь мы встретились с Генкой, и четыре дня резались в карты и выедали сгущенку по чужим столам। То бишь, славно отдохнули, гордясь непонятно чем питавшейся состоятельностью. Может, все дело в сгущенке? Начальник лагеря фирмы «Ак-сай трэвел» (мой гуру по началу альпинизма) Дима Греков смотрел на нас с легким снисхождением, но сомнений вслух не выражал. Поэтому, десятого августа я разбудил его в шесть часов утра, и доложил, что ухожу.
По моренам, тянувшимся бесконечность и еще немного, мы легко домотали под ледопад। Здесь связались веревкой, и через трещины выбрались на ледник у подножия пика Победы, к так называемому Пъедесталу. Перед нами во всей красе поднималась и таяла в туманном небе Северная стена горы. Именно по ней мы планировали пролезть интересный маршрут «Палка к Доллару». Сам «Доллар» был пройден аж в 1982 году командой казахстанцев под руководством Влада Смирнова. По моему подозрению, они рубанули эту линию в пику проведенной СССР экспедиции на Эверест – кто туда не попал утерли гималайцам нос.
Начало маршрута находится на высоте 4450. Гена и я хитрым зигзагом, подминая лавиноопасные склоны снегоступами, и поминая их матюками, поднялись в этот день по гребню Абалаковского маршрута до высоты 5000 метров. Утром вышли на саму снежную подушку, и по ней траверсировали вправо в направлении стены. Однако, случилось ожидаемое и обычное – после обеда пошел сильный снег. Так что мы услышали, как неподалеку со склонов и ледопадов начали слетать лавины. Это было страшно, и мы в панике, почти бегом умчались обратно на край Пьедестала, готовые в любой момент свалить дальше.
Выпало около шестидесяти сантиметров свежака. Говоря по чести, если б нижняя часть пути была бы менее лавиноопасной, то мы с удовольствием вернулись бы в Базу. Снова разбудили бы Грекова, и сказали бы ему «Не судьба!», и он бы ответил «Молодцы!». А так мы провели ночь на краю плато, а с рассветом обнаружили, что вчерашний ужас завершился – гора сияла в чистом небе под лучами восходящего солнца. Поэтому, мы вернулись. Снова вытоптали тропу и вернулись в планировавшийся лагерь у начала ледопадов, где провели чудный денек в лучах солнца. Наблюдали за «живой» стеной и зубчатым краем ледопадов в вышине. Наказанием за эти два лишних дня дерганий стало жесткое ограничение по продуктам. Мы планировали есть очень мало, а теперь наша доза и у крысы вызвала бы горькую усмешку.
А глубокой ночью, связавшись веревкой, дергая друг друга, мы в снегоступах бежали под всеми этими ледопадами и «живыми» склонами. По старым смерзшимся лавинным выносам. И так же спешно начали набирать высоту к бергшрунду. Здесь сняли снегоступы, и поперли по фирновым и ледовым склонам в начинавшее светлеть небо. Сил молиться во мне не было, поэтому то, что за все время на нас чудесным образом ничего не упало можно приписать лишь Генкиному участию… Да, очевидно, где-то были на свете женщины, молившиеся за нас. Выше получилась диагональ влево – наискосок мы ушли под скалы, отработав четыре веревки перильных участков, и одновременно пройдя не менее восьмисот метров.
Дальше поднимался скальный бастион. Здесь я вооружился койлами, потому что скальные блоки чередовались с ледовыми дорожками и линзами. К счастью, их получилось «работать» с нормальной страховкой, и пройдя четыре веревки скал (F5b-6a, М6), мы к темноте выбрали себе место на склоне, где вырубили площадку во льду. Палатку удалось приподвесить, и лечь на этой полке, шириной семьдесят сантиметров, вдвоем.
Здесь сильно вьюжило. Поэтому заключительную – пятую – веревку этого скального пояса я лез утром достаточно долго (M4). Согревался. Зато выше, почувствовав под кошками фирн, мы лихо лупанули длиннющий участок с одновременной страховкой. Шли, иногда ввинчивая ледобуры – скорее, для приличия. И то лишь потому, что порою ноги проскальзывали в тонкой корке, не выдерживавшей веса тела. Это было приятным красивым моментом… не то, что ноги проскальзывали, а то, что у нас хватало уверенности использовать перильную страховку лишь пять или шесть раз. К обеду нам удалось подняться по левой стороне скальной гряды, которую мы прозвали «Мачта». И на уровне «Стеньга-рея» по полке, что я так окрестил, перейти на ее правую сторону.
Генка нес на себе всю бивуачку. То есть, палатку, один спальный мешок на двоих, пару килограммов продуктов, два баллона газа, джет-боил и аптеку. Один каримат покоился в моем рюкзаке, скорее, для приличия, дабы придать форму. А свой каримат приятель уронил еще в первый день, и мы могли видеть черную точку в бергшрунде, откуда начинали подъем.
Поменявшись со мной рюкзаком Гена вышел вперед. Точно так же мы работали по льду и снегу, обходя скальные выступы. Очень сильной была вера в напарника, что не подведет. Что ничего не случится непредвиденного и неправильного. Именно поэтому нам удавалось так быстро подниматься, доверяя слабой одновременной страховке. Генка был мастер – стоило только присмотреться к уверенному шагу на блеске льда. И увидеть, как он без лишнего напряжения лезет по скальному блоку. Порой я едва поспевал за ним. Клял за себя за старость и завидовал его молодости – на десять лет преимущества!
Но вскоре и Гена выложился, когда залез в глубокую снежную площадку. Перед началом ледовых досок я его подменил, и мы доработали до «Рампы», косой заснеженной полке, уводившей в сторону Доллара. Здесь в теплых лучах закатного солнца мы решили притормозить. Появилась возможность просушить спальный мешок и вещи, отогреться толком в покое, нормально выспаться. И посему Гена остался вырубать нишу в склоне, а я проработал еще пятьдесят метров один. Дотянул веревку, оставил на станции снаряжение и вернулся к другу. Уже вместе мы растянули палатку. Когда залезли внутрь – жизнь показалась раем. Пусть лишь семьдесят сантиметров шириной и висевшем над пропастью.
Утром мы снова стартовали при первых признаках рассвета. После четырех веревок перил по «Рампе» в снегу по колено и по пояс (веревку крепил, чтобы Гене со всей бивуачкой было легче в том зыбком снегу) подобрались под скалы. Влево все спадало нависаниями, а вверх уводил крутой красивый бастион. На нем пришлось серьезно поработать два питча (F6a, M4), и мы вылезли на верхнюю часть горы. Слева было видно, как по снегу уйти на Доллар, но мы твердо решили делать свою линию, поэтому отправились четко вверх, преодолевая скальные россыпи. Часто приходилось идти с одновременной страховкой, местами я крепил перила по тридцать метров. Всего вышло около восьмисот метров пути. А затем мы неожиданно уперлись в еще один бастион.
Сначала показалось, что он очень сложен. Что откровенно напрягло. Однако, удалось найти сравнительно легкий выход еще правее (веревка F5c, веревка F5b). И вскоре, пройдя по снегу и легким скалам еще сто пятьдесят метров, в набиравшем серость вечере под облаками мы выбрались на вершинный гребень Победы.
Отсюда налегке за двадцать минут достигли вершины на восточной части. Было 19:10 Нервы не работали – мы сильно устали и мерзли. Поэтому ощущение было вымученным. Хотелось лишь завершения. Вниз, вниз! Настроение было таким… сероватым. Подобным промозглости вечера.
Однако, на спуске, когда мы уже шли по «Ножу» предвершины, случилось чудо. Солнце внезапно вкатилось в чистую линию горизонта – между темной пеленой облаков и чернотой затененных долин у подножия Победы. И мгновенно весь Тянь-Шань преобразился. Мир у наших ног озарился золотом, курчавые светлые гребни, что убегали на запад, вспыхнули мистическим огнем. Само Совершенство словно протянуло нам теплую ладонь, согрело сердца и вдохнуло новые силы, взорвало чувства. Этот умопомрачительный пейзаж тянулся как волшебный сон. А мы невесомо летели над ним подобно олимпийским божествам, всевластные и независимые. Ах! Этот миг стоило пережить!
Так в этом золотистом оперении мы спустились до Обелиска. Зловещая скала не показалась нам грозной в тот момент. А затем на мир упала темнота – словно захлопнулся капкан. И в этом мраке мы долго брели к пещере и палаткам на Западной вершине. Там были люди. К одиннадцати часам вечера мы оказались в безопасности.
А затем, выйдя в 07:30 с ночевки на «Важе», в 13:30 мы прибыли в Базовый лагерь "Аксай-тревела". Невероятно истощенные, незамутненные… Но я был полон озарения, которое коснулось нас с Геной на спуске с вершины горы, был весь во власти золотого света. Победа забрала почти все… но взамен дала столько, что хочется начать новую жизнь.
